Иногда, когда просыпаешься, не сразу удается вспомнить, где ты, в чьей постели, в чьем доме, даже кто ты сам. Память кутается в голубоватую утреннюю дымку. Солнце, обманчиво нежное, еще не истерзало землю ультрафиолетом. Все вокруг кажется сказочным, ненастоящим. Сон трансформируется в действительность неторопливо, как черепаха на старте кроличей гонки. Матрица реального мира с ее извечными проблемами, спусковыми крючками и маревом пыльных дорог транслируется по синапсам импульсами, и оттого не разобрать, что явь, а что фата-моргана.
Фандрал ненавидел подобные иллюзии, возникающие после сна. Все в них было таким уязвимым. И он сам… он тоже. Но сейчас проблема была в том, что это был не плод его фантазии, не отголосок безумного полузабытого сна, а самая, что ни на есть, жестокая реальность.
Он осторожно осмотрелся, не торопясь шевелиться. Казалось, что если сделать хоть одно неверное движение – и иллюзорный мир рухнет, перевернется с ног на голову, распыляясь на атомы и собираясь вновь, но уже в нечто совсем иное. И это было страшно. По-настоящему страшно. Ведь никто не знает, во что тогда превратиться эта невероятно пластичная не-реальность.
Вы когда-нибудь бывали в вакууме? Наверняка нет. Но многие и без того знают, что там нет ничего. Там никак. И сейчас остальной мир, мир за пределами черных стен и их едва уловимого сияния за счет какого-то силового поля и тьмы вокруг резко прекратил существовать. Как будто картинку сделали черно-белой, а контрастность снизили до нуля. Сплошная вязкая чернота, обволакивавшая со всех сторон, анестезировавшая и до голого абсолюта пустая. Не совсем вакуум, но и здесь не было звуков, кроме как собственного дыхания и рваного сердечного ритма. Не было и запахов, кроме едва уловимого аромата сухого льда, озона и металлической пыли – именно так пахло бы в открытом космосе, если бы это было возможно.
Фехтовальщик немного повертел головой, с каждой секундой все отчетливей осознавая, что это не сон и не бред уставшего разума. И только осознав это, он заставил себя примириться с этим фактом, тем самым избавившись от необходимости искать в окружающей однотонной обстановке какие-то изъяны, которые указали бы ему на нереальность происходящего. Хотя, почему однотонной? Нет, полумрак помещения вокруг не был статичным, а был словно… живым. Как капля красителя в воде, он постоянно видоизменялся, закручиваясь в спирали и центрифуги, смешиваясь с более темными и светлыми слоями. Ас старался не смотреть туда, но едва заметное движение цепляло взгляд, гипнотизируя своим медленным изящным танцем. Это завораживало, и если долго всматриваться в эту тьму, видится рой картин. Если же долго не разговаривать, начинаешь говорить сам с собой. Но если быть достаточно осторожным, никто другой этого не заметит. Впрочем, вокруг Фандрала и так не было никого, чтобы вместе с ним наблюдать созвездия черных дыр в этой тьме. Или ангелов, искаженных в стратосфере. Тем не менее, что-то внутри ему подсказывало, что он не одинок. Ну, или ему хотелось в это верить. Ведь в противном случае, его положение было незавидным.
Воин тряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок. Ему и хотелось бы встать и пройтись туда-сюда, но он подозревал, что вестибулярный аппарат ему этого не простит. Так что оставалось лишь терпеливо вылавливать из глубин собственной памяти обрывки неясных ощущений и слов, чужие голоса на фоне безумных ассоциаций. Глубже погружаться в себя он попросту боялся, так как каждый раз натыкался на тонкую и обманчиво-хрупкую преграду, которая со всем ехидством, свойственным такого рода психологическим блокам, как бы намекала, что ее лучше не трогать. До поры до времени.
А потому он смирился и решил подождать, вогнав захлебывающееся паникой тело в состояние принудительной медитации. Все же, внутри него все еще что-то надеялось на благоприятный исход. Безумие, скажете вы? Отнюдь. Ведь и ожидание – своего рода безумие. А что такое безумие, как не избыток надежды?
